Начало (СИ). Страница 4
– Тимофей Иванович, дай глянуть в твою зрительную трубу.
Получив прибор, начал разглядывать город. Увеличение было минимальным, изображение – размытым. Но кое-что увидеть удалось. Оренбургская крепость состояла из земляного вала с десятью бастионами и двумя полубастионами, примыкавшими к обрывистому правому берегу Яика. Между бастионами было четыре выхода из города. Одеты камнем были только два бастиона. Пушек у оборонявшихся было много и губернатор Рейнсдорп, кстати, боевой генерал, участник семилетней войны, имел все шансы пересидеть осаду. Прямым штурмом крепость было не взять. Пугачевцы попытались взять город сходу, как это делали с предыдущими фортами оренбургской линии. Умылись кровью и сели в осаду. У оборонявшихся было около полутора тысяч солдат и семьдесят крепостных пушек. Это против трех тысяч у Пугачева и двадцати орудий.
– Вот что, Тимофей Иванович – я направил трубу на сожженные дома и мазанки меняльного двора – Верные люди сообщили, что завтра премьер-майор Наумов опять вылазку учинит.
– Мало мы ему напподали за прошлому разу – проворчал Подуров – Не беспокойся, царь-батюшка, встретим как полагается.
– Нет, в этот раз поступим по-другому – решил я – Как сядет солнце пушки отвезешь на бывший меняльный двор. А вместо них из деревьев сделайте в редутах обманку. Смогете? Якобы пушки все еще здеся.
– А чего бы не смочь, батюшка – Подуров опять почесал в затылке, показал мне взглядом в сторону. Мы отъехали от отряда на несколько шагов – Каверзу какую задумал?
Именно ее. И в реальной истории премьер-майор успеха с вылазкой не имел. Пугачевские казаки пустились лавой на отряд оренбургских солдат, побили многих. Но в тот раз Наумов ушел. А сейчас не должен.
– Ее, каверзу. Завтра все разъясню – я повернул лошадь и поскакал в лагерь.
К моему приезду активность пугачевцев снизилась. Казаки, крестьяне, татары с башкирами обедали. В котлах кипела баранья, с пшеном, похлебка. У корыта, засучив рукава, старый казак стирал белье. Возле котлов, принюхиваясь и пуская слюни, вертелись собаки. Отпустив охрану и Почиталина, я спешился возле одного из костров. Громко произнес:
– Здорово, православные! Примите поснидать?
– Поздорову царь-батюшка! – казаки встали, поклонились – Отведай наших кушаний.
– Чей десяток? – поинтересовался я у ближайшего мужчины со старым сабельным шрамом на лице.
– Мы из яицкой сотни Ивана Зарубина – ответил десятник, кидая для меня на землю попону и запахивая распахнутый на груди чекмень – Откушай, батюшка Петр Федорович, что бог послал.
Казак прочитал благодарственную молитву, мы перекрестились.
Я взяв из кучи деревянных ложок одну, опустил ее в похлебку. Ничего вкуснее кушать мне не приходилось. Пришлось даже сдерживаться, чтобы подстроится под темп десятка. Каждый казак по очереди опускал ложку в котел, медленно, явно смакуя, съедал свою порцию.
– Как тебя звать казак? – доев похлебку я поинтересовался у десятника со шрамом.
– Афанасий сын Никиты.
– Значит, Никитин – покивал я. Сделал себе зарубку в памяти заучить как можно больше имен солдат моей армии. От них теперь зависит моя судьба. Да и судьба всей страны.
– А вот скажи, царь-батюшка, пошто Катька решила умучить тебя, мужа своего? – поинтересовался Никитин, облизывая ложку – Разное бают.
– Подговорили ее. Орловы и другие аспиды – я посмотрел на небо. Начал накрапывать небольшой осенний дождик. Как бы не развезло поле перед крепостью. Мне это было совсем некстати – Еле вырвался от них. Долго скитался среди простого народу. Видел муки, что принимает люд православный.
– Так и есть – согласился казак, сидевший слева – Сердце кровью обливается, глядя на казни, что баре устраивают в деревнях, заживо запарывают…
– Отольются им наши слезы – зашумел десяток.
– Вот мы им ужо покажем!
– Веди нас в бой, Петр Федорович, мочи нет терпеть!
– Ждать осталось недолго, други – я поднялся на ноги, поправил ножны с саблей – Завтра все решится.
Но решится все должно было сегодня. На военном совете, который я собрал сразу после обеда. Один из горнистов, пойманных Иваном, продудел в рожок сбор и в шатре начали сходиться ключевые фигуры пугачевского восстания.
Первым пришел озабоченный полковник Подуров. Рассказал коротко, что лагерные крестьяне начали делать макеты пушек – к завтрашнему дню все будет готово. За ним в шатре появился шумный, чернявый, горбоносый казак лет тридцати аж с тремя пистолетами за поясом. Чика-Зарубин. Уселся с нами по-турецки на ковер, тут же начал шутить, сам смеяться своим побасенкам. Человек-оркестр.
Тихонько проскользнул внутрь Иван Почиталин. Разложил на столике бумаги, достал гусиные перья и походную чернильницу.
Четвертым персонажем пьесы стал еще один полковник. Максим Григорьевич Шигаев. Толстый, одышливый мужчина с красным лицом и окладистой, черной бородой.
– Все исполнил по воле твое царь-батюшка – сходу начал Шигаев.
Какие приказания отдавал «прежний» Пугачев я, разумеется, не знал, поэтому промолчал.
– Денег из трех крепостиц мы взяли две тысяцы, триста двадцать шесть рубликов. Золотом и серебром.
Присутствующие охнули. Казна была немалая. Пуд муки стоил пятнадцать копеек, ведро водки – 85 копеек.
– Все счел, скрепил мешки печатью казацкой, лежат они в твоей, батюшка, походной кибитки и охраняются строго. Слежу за сем.
Кибитка в качестве походного сейфа не показалась мне надежной затеей, но я опять промолчал.
– Второе. Пороховой припас. Двадцать три пуда. Сто сорок фузей. Свинца четыре пуда. Соль…
– Подожди про соль – я почесал шевелюру. Нет, с вшами надо что-то делать. Побриться налысо? А новые подданные поймут? Или вошебойку завести?
– Сто сорок фузей – я повернулся к Подурову – Почему не вооружаем крестьян?
– Каждый день по сто с лишним человек прибывает – сзади подсказал Иван.
– А учить строю их кто будет? – поинтересовался полковник – Офицеров ты сам приказывал вешать.
– Только тех, кто отказывался присягнуть – вступил в разговор Чика – Вон, сержант Неплюев, дворянчик туев, служит. Даже Ване указы помогал писать…
В шатер зашли еще двое. Глава моих гвардейцев – одноглазый Мясников и незнакомый казак с плеткой в руках. Последний оказался полковником Дмитрием Лысовым. Низкорослый, хитрый, с козлиной бороденкой – этот человек был одним из тех, кто покушался на жизнь Пугачева в 74-м году. Ударил его пикой после ссоры. Острие попало в кольчугу, которую Емельян носил под кафтаном.
– А где атаманы Овчинников и Творогов? – я мысленно сосчитал всех в голове и не нашел еще некоторых ключевых фигур.
– Опамятовал, батюшка? – Лысов высморкался в руку, вытер ее об ковер – Творогов поехал брать Пречистинскую крепость. Чтобы те не дали сикурс Рейнсдорпу. Овчинников в Бердской слободе. Готовит нам зимние квартиры. Сколько нам тут в поле стоять?
– Да, морозы скоро – поддержал Лысова Чика – Мерзнем. Только водкой и спасаемся.
Мужчины засмеялись. Но заметив, мой хмурый вид осеклись.
– Ваня, сходи позови на совет киргиз-кайсацкого хана Нур-Али. И этого, от башкир, как его, Юлая Азналина. С сыном.
– Салаватом?
– С ним.
Салават Юлаев был мне очень нужен. Легендарный башкирский герой, участник почти всех сражений Пугачева. Даже после пленения Емельяна, Салават продолжил восстание на территории Башкирии.
– Мы с нехристями вместе? – обиделся Лысов.
Совет зашумел, пришлось цыкнуть.
– А ну тихо! Вы не бабы на базаре!
Мне позарез нужен был противовес казакам на совете. Емельян Иванович много натерпелся от яицких старшин и атаманов, они его даже женили на казачке. Что вкупе с неграмотностью подорвало веру пугачевцев в легенду про Петра III. Ведь царь должен жениться на принцессах и уметь писать.
– В моем войске все равны. И башкиры, и татары. Все за одно дело кровь проливают.
Я посмотрел на хмурого Лысова. Да… Теперь надо глядеть в оба. И носить кольчугу.