На валу выкатили даже несколько старых пушек, затлели фитили. А толпа Хлопуши уже подступала к воротам. С башен и через щели тына раздалось несколько выстрелов.

– Не стреляй, не стреляй в своих! – заорали из толпы казаки, а за ними и углежоги.

Хлопуша, приподнялся в седле и потрясая указом, гулким голосом закричал:

– Отворяй ворота! По приказу батюшки-царя! Мы слуги царские.

– Ребята, слыхали? – старые солдаты переглянулись – От самого царя это, от батюшки. А нам брякали – орда!

Урядники и управляющие закричали на стражников – Ах вы изменники! Нет никакого царя, есть амператрица Екатерина Алексевна! Стреляй в бунтовщиков.

Многие из заводских людей уже вскарабкались на тын, чтоб лично досмотреть царское посольство. А вверху, увидав с башен подкативших из лесу углежогов, кричали:

– Глянь, глянь! Наши! Вот те Христос, наши!

Внезапно глава углежогов разбежался и вскинулся на тын, зацепился за колья частокола. Его поймали за руки, вздернули вверх.

– Ребятушки! Страдальцы! Мы от государя Петра Федорыча. Волю объявить вам прибыли. Хватай урядников и прикасчиков, сукиных сынов! Вяжи, отворяй ворота слуге царскому!..

И не успел он кончить, как радостный рев: «Ура!», «Бей царских супротивников!», «Постоим за батюшку!» захлестнул всю заводскую площадь.

Оповещенные набатом, к воротам сбегались работные люди с цехов, их семьи и даже собаки. Урядников стащили с вала, связали. Управляющего завода забили насмерть железными палками. Тотчас ворота были распахнуты, под воинственный гул полутысячной толпы Хлопуша чинно въехал со всем своим отрядом на Авзяно-Петровский завод.

Глава 8

Двадцать третьего октября случилось то, чего я давно ожидал. В Оренбург вступил отряд Афанасия Перфильева. О его приближении сообщили пикеты, которые рассылал во все стороны Максим Шигаев. Так что удалось подготовить торжественную встречу.

Когда люди Афанасия в окружении моих казаков вступили на площадь, задудели трубы, забили барабаны. Стал сбегаться народ из окрестных домов. Когда я увидел, что Перфильев спешился, медленно и торжественно, со свитой из полковников и генералов вышел на крыльцо. Люди ахнули. Я впервые надел корону.

Краем глаза вижу, как в окне губернаторского дома на меня открыв рот смотрит Маша Максимова. А ведь она в Питере жила, наверняка видела шикарные выезды Екатерины. А может и во дворец ее папа брал. Но вот все-равно впечатление произвел.

На площади царит полное молчание, Афанасий тоже держит рот на замке, лишь ощупывает меня глазами. Люди остолбенели. Я пригляделся к казаку. Невысокий, с умным лицом и рыжими усами. Чисто брит. Одежда тоже по форме, сидит как влитая. Чекмень, шаровары, синяя шапка.

Ваня Почиталин быстро сообразил. Встал справа и громким голосом объявил меня:

– Его императорское величество, царь Петр Третий!

Народ на площади отмяк, поклонился. Афанасий с казаками… да, тоже. С небольшой заминкой, но зато когда Перфильев разогнулся, медленно вытащил саблю из ножен, громко произнес:

– Целую саблю на верность тебе, царь-батюшка! – казак приложился к клинку, подал его мне – Как прослышал, что здеся-ка объявился своею персоной государь, не стерпел, бросил все дела, да ударился в Оренгбург. Послужить хочу тебе Петр Федорович.

– А и послужи! – я вернул саблю Афанасию – Пойдем в дом, расскажешь каким макаром.

Мы зашли в гостиную, расселись по стульям. Натренированные дочки губернатора, краснея и бледнея, внесли чай с медом. Девчонки просто дышать боялись – так их напугала история с отцом, а пуще с матерью. Елена Никаноровна так и не оправилась после сцены в постирочной, слегла и теперь болеет горячкой. Лежит в подвале, куда ей снесли одну из кроватей. Уже и Викентий Петрович приходил, осматривал ее. Вежливо пенял мне, что негоже держать больную женщину в грязи и сырости. Потом о чем-то долго разговаривал с дочкой.

Когда девчонки уходили, в дверь мельком заглянула Татьяна Харлова. С любопытством посмотрела на меня. Увидев корону, прикрыла открывшийся рот рукой.

– С чем пожаловал Афанасий Петрович? – первым начал разговор я.

– Прямо, без утайки скажу, – решительно начал Перфильев. – Послали меня власти и дали повеленье казаков от тебя отвращать, а лучше так и вовсе чтобы они тебя предали. Но как только прослышали мы указ твой о воли…

– Откуда услышали? – живо откликнулся Овчинников.

– А повстречали, Андрей Афанасьевич, мы вестового царского по пути в Оренбург – улыбнулся Перфильев – Хорошо знаком был мне тот казак, свояк по брату. Вот и показал он указ царский, с печатью волчьей!

Полковники и генералы закивали, уважительно на меня посмотрели. А я лишь тяжело вздохнул. Никакой секретности. Не успели мои тайные вестники выехать из губернии, уже спалились. Что же будет дальше?

– Вот как прознали об указе великом, сразу поняли – Афанасий посмотрел на меня внимательно – Истинный ты царь. Всем в Питере известно, что хотел ты после указа о вольностях дворянских подписать и другое повеление – о вольности народной. Узнала Катька и полюбовники ее – баре, заговор сразу учинили против тебя, Петр Федорович!

– Так все и было – покивал я, нисколько не кривя душой. Не своей волей я попал в этот страшный век. Хочешь-не хочешь, надо крутиться.

– Только не вышло по-ихнему, сбег я.

– И слава богу! – Перфильев перекрестился, мы следом.

– Ну что там в Петербурге делается? – поинтересовался я – Ты же оттудава к нам приехал?

– Про тебя, царь-батюшка, питерские знают, но в сериоз не принимают – ответил Афанасий – Дескать были и другие объявленцы, всем головы поснимали.

– Моя то царская голова покрепче будет – я постучал пальцем по лбу. Это немудренная шутка развеселила казаков.

– Ну, продолжай Афанасий Петрович, не чинись. Вон чай пей, медку возьми.

– Благодарствую, царь-батюшка. Мы там по прежним делам были, просили вольности старые нам возвернуть. Орлов Алексей Григорьевич нас принимал, а також граф Чернышев. Впустую мыслю съездили.

– Не впустую – успокоил я – Расскажи тамошние расклады.

Афанасий Перфильев оказался бесценным кладезем знаний и даже разведывательной информации. Его память поражала, а казацкая смекалка и здравомыслие радовали. Расклады были следующие.

За власть в стране борются несколько кланов.

Во-первых, братья Орловы. Эта семейка здорово обложила Екатерину, а от одного из них – Григория – императрица даже родила внебрачного сына Алексея. О чем в столице всем известно. Сам Григорий Григорьевич является генерал-фельдцейхмейстером по Артиллерийскому корпусу и генерал-директором по Инженерному корпусу. Возглавляет приличную часть российской армии. Его брат – Алексей – рулит гвардией. Занимает должность генерал-аншефа, назначен полковником лейб-гвардией Преображенского полка. Имеет большое влияние во флоте – разработал и руководил военной операции против Турции в Средиземном море. Лично участвовал в знаменитом Чесменском бою, когда был уничтожен турецкий флот. Талантливый военачальник и флотоводец. Наконец, последний брат. Фёдор Орлов. Он поставлен Екатериной «смотрящим» за Сенатом. Был там обер-прокурором, сейчас ушел в отставку.

Семейство Орловых теряет прежнее влияние при дворе. Григорий отставлен из фаворитов (его место сейчас занимает не имеющий политическим амбиций Васильчиков), Фёдор так и вовсе живет в своем поместье и делами страны особо не интересуется. В полной силе остается только Алексей, чьи военные таланты России явно нужны.

Второй кит, на котором стоит власть в России – клан чиновников. Возглавляет его всесильный Александр Алексеевич Вяземский. Нынешний генерал-прокурор Сената. Он также единолично руководит страшной Тайной экспедицией – главного карательного органа Екатерины.

Кстати, Афанасия опрашивали «тайники». А конкретно «домашний палач императрицы» обер-секретарь Степан Шешковский. Знакомая фамилия. Именно Шешковский и будет вести сыск по делу Пугачева после ареста.