Радостные казаки долго качала Ваську-птичника на руках. Опять началась давка и я приказал Мясникову разводить людей по полкам, а у воздушного шара выставить караул. После первого полета требовалось изучить покрытие и провести дополнительные испытания.

– Петр Федорович – ко мне подошел Перфильев с группой молодых казаков, которые выглядели как-то необычно. Я присмотрелся. Много рыжих, долговязых, а есть и даже блондины.

Парни поклонились, стреляя глазами на шар.

– Перемолвится бы конфидентно.

Я показал красному от стыда Харлову кулак, после чего направился в дом коменданта. Молодые казаки пошли за нами.

– Обождите тута – Перфильев ткнул пальцем в сторону завалинки у крыльца.

Мы уселись в кабинете коменданта, Максимова принесла нам медового взвару.

– Откушайте, для здоровья.

– Спасибо, Машенька! – я отпил из кружки, живительное тепло побежало по пищеводу и желудку.

Девушка ушла, а Перфильев отставив взвар, принялся докладывать.

– По твоему слову, Петр Федорович, искал джур приставить к ляхам и тут меня ударило… Свеи!

– Что за свеи? – удивился я.

– Ну как же… После полтавской битвы царь Петр Лексееч повелел пленных свеев поместить к нам, на Урал… А господин Татищев выхлопотал им разрешение женится на наших девушках без перемены веры. К нам на линию попало около тысячи человек.

– Так это…

– Ихние внуки! Все молвят по свейски, знают европские обычаи – старики ихние за тем строго следили.

– А они значит, лютеранской веры…

– И что ж? Пущай молятся как им удобно – Перфильев хитро на меня посмотрел. Он же старовер. Теперь все ясно.

– Про дедов не скажу, а папаши их боевые были. Многие участвовали в Хивинском походе князя Бекович-Черкасского…

– Так тот же похоже плохо кончился.

– Да – казак тяжело вздохнул – Побил хан наших то. Зря Бекович разделил армию на отряды. Обманули неверные.

– Ладно, то дело старое, давай о свеях. Сколько их?

– Ровно три десятка. Но я пошлю весточку в Гурьев и Яицк – глядишь еще приедут.

– Лысову с Шигаевым напиши – распорядился я – С ним тоже изрядно казаков ушло.

– Дельно – покивал Перфильев – Так что? Приставляю учиться?

– И поскорее! Даю им три месяца, чтоб по польски и немецки начать размовлять.

– Чеснов не только французский ведает, но и английский.

– Ему приставь сразу пять человек. Пущай учит. И вот еще что… Странный какой-то этот Чеснов. Прикажи последить за ним. Только тишком, не спугните.

– Буде сделано.

По пути в Чистополь я трижды приказывал делать длительные остановки и проводить учения. Полки выстраивались в поле друг напротив друга, сходились и обстреливали холостыми порядки условного противника. Конница пыталась зайти в тыл или во фланг, маневрировала по звукам штабной трубы. Роты и полки организовывали карэ. Дважды поднимали вверх воздушный шар. В последний раз – вверх слезно упросился Коля Харлов. По моему совету он брал с собой подзорную трубу и умудрялся на морозе писать коротки записочки о диспозиции войск, после чего кидал их вниз с камнем, обвязанным цветной тканью.

Также тренировал развертывание батарей и постройку редутов. «Арапчата» учились быстро долбить мерзлую землю, насыпать фашины из плетеного ивняка.

Солдаты не ворчали, не ныли – энтузиазм был на высоком уровне. В массы пошла песня «Бьют свинцовые ливни». Несколько заводчан, владеющих духовыми инструментами, балалайками и барабанами сложили небольшой оркестр. Музыка его вызывала вопросы – ансамбль редко попадала в такт – но народу нравилось.

– Откель слова песни? – поинтересовался я у Овчинникова.

– Ванька Почиталин тишком записал – хмыкнул генерал – Ты уж Петр Федорович, не серчай на него. Мы все помогали вспоминать.

– Так спросили бы напрямки – удивился я.

– Зачем отвлекать царя? – пожал плечами казак – У тебя поди мысли чичас государственные. О всей нашей земле думаешь.

– Так и есть – согласился я, решив пустить в массы еще несколько «революционных песен». В конце концов и в Интернационале можно переделать слова по текущую ситуацию:

Последнее четверостишье я произнес вслух, едущий рядом на лошади Овчинников навострил слух:

– Новая песня?

– Чистополь! – к нам подскакали казаки передового разъезда, я дал шенкеля Победителю, радуясь, что можно не отвечать вопрос генерала.

На окраине города нас встречала представительная делегация. Возглавлял ее исполинского роста и богатырской стати бородатый мужик по имени Тихон Маленький. Плечи у него были широченные, а кудрявая голова не по корпусу маловата. Рядом с ним кряжистый Овчинников казался карапузиком. Темного сукна, перехваченная цветистым кушаком поддевка парня была туго набита мускулами. В каждый подкованный сапог его могли бы поместиться по мешку крупы. Словно вылитый из чугуна, Тихон Маленький давил ногами снег.

– Царь-батюшка! Надежа наша! – мужик поднес традиционное блюда с караваем хлеба. Мне даже не пришлось слезать с лошади, чтобы отломить кусок. В этот раз хлеб был душистым, вкусным.

– Акромя каравая – Тихон сунул блюдо румяным девкам – Прими от нас, Петр Федорович, саблю. В нашем городке живет искусный коваль…

Булатная сабля была изумительной работы. Рукоятка в густой позолоте, ножны серебряные с золотыми насечками, с вытравленным, покрытым эмалью и чернью сложным узором. Драгоценные камни, крупные и мелкие, были вкраплены и в рукоять и в ножны.

– Спасибо, дети мои, благодарствую, – сказал я, любуясь подарком – Эдакого клинка я ни у Фридриха Прусского, ни у турецкого султана не видывал…

Народ уважительно на меня посмотрел.

– Спаситель наш, Христос, рек:.

Вмешался толстенький попик из свиты Тихона, уставясь водянистыми глазами на саблю:

– «Не мир я принес на землю, а меч». Вот он – меч!.. Для истребления злобствующих, для защиты праведников.

– Истинно так – согласился я – Давайте ваших барей, будем пробовать меч.

– Так нету никого – засмеялся Тихон – Разбежались все. Бургомистр первый смазал салазки.

– Так кто за него?

– Я в головах.

– И как народ? Не бунтует, не дерется?

– Не… они у меня все вот тут! – Маленький показал огромный кулак.

Эх, мне бы с сотню таких Тихонов – утихомирил бы мигом Россию.

– Жалую тебя бургомистром города, по-русски градоначальником – я похлопал богатыря по плечу – Веди в свои хоромы.

Сам Чистополь не производил впечатление. Состоял он из немудреных хибарок, среди которых, впрочем, высились и обширные, изукрашенные резьбой избы. Лишь несколько домов в городе, включая бургомистра, были каменные и в несколько этажей.

– Петя – Маша первая все изучила и прибежала ко мне, наклонилась ближе – Там грязно очень. Тараканы…

В доме и правда все носило следы разгрома и расхищения всего мало-мальски ценного, вплоть до дверных ручек, печных вьюшек и оконных стекол. Впрочем, присланные Перфильевым «арапчата» быстро привели разоренное гнездо бывшего бургомистра в некоторый порядок. Разбитые стекла окон были заменены промасленной бумагой и бычьими пузырями, исковерканные стены закрыты коврами, полы застланы волчьими и медвежьими шкурами. Но поправить полуразрушенные печи было немыслимо, и поэтому в комнатах было холодно и дымно.

Со сложившейся ситуацией меня примирил ужин, приготовленный в полевых кухнях, а также теплый бочок Маши, к которому я прислонился после еды в спаленке.

– Устал, Петенька?

Я лишь тяжело вздохнул.

– Вся усталость впереди – матрас набитый духовитой травой так и манил, поэтому я лег навзничь. Внезапно девушка подобрала полы голубого платья, села на меня сверху в позе амазонки.